С маленькой песчинки начинается камнепад, известное дело. Для Витьки Строгова такой песчинкой послужила мелкая перепалка с дежурным по стоянке, где он имел несчастье припарковать машину. Щуплый паренек в оранжевой служебной накидке потребовал заплатить сто тенге за час стоянки. Или незамедлительно убрать машину.

Витька возразил, мол, никогда здесь не было платной стоянки, и с какого перепуга он должен кому-то платить? Служащий что-то пробормотал о приказе администрации, и показал рукой на обшарпанное здание дирекции парка.

Витька оглянулся, хотя, что ему эта дирекция? Он ставил здесь машину уже с год, если не больше, и никто никогда не требовал за это денег. Ведь парк является общественным достоянием, стоянка не огорожена и нисколько не охраняется, так за что он должен платить деньги?

Служащий выслушал эти аргументы с полным безразличием, и повторил свою просьбу. Мало того, он просунул в окошко талончик, и нетерпеливо затряс бумажкой, требуя не задерживать с оплатой.

«Даже талончики придумали, коммерсанты!» – подумал Витька и с неохотой полез в карман за деньгами.

Покидая стоянку, он уже подсчитывал, во сколько обойдется теперь парковка. Получалось тридцать шесть тысяч в месяц – дороже, чем куда более комфортное пристанище на улице Наурызбая.

Хотя, справедливости ради, надо отметить, что здесь ближе к дому, и можно прогуляться по тихому парку. Витька, измочаленный, как и многие алматинцы, грохотом и шумом родного города, научился ценить такие мелочи.

Да, так и есть – стоило ему войти в тенистую аллею, как аромат цветущей черемухи заставил его забыть о цифрах, и снова вернуться к мыслям иного рода. Право, он всегда успеет решить для себя – где ставить машину на ночь, шли бы деньги в карман. Есть дела куда поважнее.

На прошлой неделе он сделал своей девушке предложение, и, судя по всему, она заждалась этих слов. Он понял это по голосу Катьки, по тому, как влажно заблестели её серые глаза. Наверное, для него самого так и останется загадкой, почему он так долго тянул с предложением?

В тот же вечер они принялись делать наметки к будущему торжеству. В итоге, решили, что венчаться будут в Никольском Соборе. Свадебный кортеж возьмут в аренду. Дорого, но это лучше, чем толпа разномастных потрепанных иномарок.

Что еще?

Старший из его дядьев, Юрий Алексеевич обещал решить вопрос с тамадой и рестораном. Родители берут на себя подарки. Пригласительные он закажет сам, через знакомых в типографии…

За этими мыслями, Витька и не заметил, как одолел половину пути, и невзначай, автоматом брякнул какое-то замечание двум парням, примостившимся на скамейке. Да и не брякнул вовсе, а произнес спокойно, типа «Ребят, что же вы залезли на скамейку с ногами!»

Ни к чему не обязывающие слова: укоряющий выпускает пар, а виновные попросту делают вид, что не слышат ничего.

Действительно, попадаются иногда такие ребята, обычно школьники, которые имеют привычку залезать ногами на скамейку. Свинство, конечно, и не лечится никак. Да и управы на них нет никакой. Полицейский до такой мелочи, как испачканная скамейка, не опустится, а среднестатистический алматинец и вовсе пройдет мимо.

Витька тоже мог пройти, но эта воображаемая роковая песчинка, случайно отлепившаяся с вершины горы, уже стремительно вовлекала в свое падение всё больше камней. И не успел Витька пройти и пяти шагов, как один из сидевших окликнул его

— Э-э, братка! Тормозни!

Витька обернулся, продолжая идти к выходу.

— Подойди сюда! – кивнул парень головой. В руках у него блеснула пивная бутылка. Его сосед шепнул ему что-то на ухо, оглядываясь по сторонам.

Жалея о своем поступке, Витька остановился.

— Ребят, извините, я спешу! – сказал как можно бодрее.

Те разом спрыгнули с деревянного насеста, и молча направились к нему. Нет, уже давно не школьники, судя по вытянутым телам. Витька глянул на широкую дорожку, которая вела к северному выходу из парка. Каких-то двести метров, покрытых розовыми пятнами закатного солнца…

Нужно было бежать, он это понял сразу, как услышал их голоса. Бежать изо всех сил! И тогда он успеет добраться если даже не до ворот, то хотя бы до ограды, откуда можно позвать на помощь, привлечь к себе внимание пешеходов.

Но Витька остановился.

— Ребят, я спешу, – повторил он, и голос уже завибрировал. Он словно впал в оцепенение, глядя на эту парочку молодых людей, вразвалочку шагавших к нему.

— Здорово, братка, – с ленивой хрипотцой произнес тот, с пивной бутылкой, и протянул ему руку для рукопожатия. Парню было лет семнадцать-восемнадцать, за поясом торчала студенческая тетрадка.

Витьке на миг показалось, что опасность миновала. Ребята попросят по сигаретке, он угостит их даже целой пачкой, и они распрощаются.

— Здравствуйте, – заулыбался он, чувствуя себя неловко от нахлынувшего малодушия. Рука у парня холодная и шершавая.

— Надо извиниться, да? – тихо произнес второй, глядя куда-то в сторону, а не на Витьку.

Ноздри у него раздувались, до белизны растягивая кожу, на тонких бесцветных губах засохла крупинка табаку. Витька и подумать не мог, что мимолетное замечание обидит студентов; скорее, те просто нашли повод вытянуть из одинокого прохожего карманные деньги.

— Да, конечно, извините! – ответил он с готовностью.

Тот первый, с бутылочкой пива, отхлебнул из горлышка, но не сглотнул, а выплюнул обратно, прямо на Витькины туфли.

— Ой, извини, да! – передразнил он Витьку, скривив губы. – Я запачкал твои ноги…

И в ту же секунду, второй, с крупинкой табаку на губах, бросился на Витьку и молниеносно заблокировал обе его руки, став за спиной. Витька дернулся, пытаясь освободиться. И почти вырвался, с его-то ростом и силой, вот только первый времени даром не терял – он хрястнул бутылку об асфальт, мгновенно получив холодное оружие с острыми, как бритва, краями.

Всё еще не веря в то, что это происходит именно с ним, Витька беспомощно смотрел, как разбитая бутылка впивается ему в живот…

Месяца за три до этого рокового вечера, в конце января, отец Витьки попросил отвезти его в районную администрацию, за справкой или какой-то выпиской. Сам он машину давно не водил, а сын как раз взял больничный из-за какого-то пустячного насморка. Грех не воспользоваться.

По всей стране шла кампания по легализации имущества, и люди торопились оформить на себя загородные дома и участки. Вроде как формальность, а на душе спокойнее, когда документы в порядке.

Зайдя в казенный дом, отец занял очередь и направился к стендам, изучать образцы. Витька вернулся в машину.

Завел движок и включил печку, решив скоротать время за чтением какого-нибудь журнальчика. И только вроде вчитался, как услышал за окном истошные крики…

Какой-то чиновник, в черном кашемировом пальто, с портфельчиком под мышкой, пытался покинуть здание, а за ним тянулась древняя карга, цеплялась за его рукав. Карга была стара и безобразна, в затасканной куртчонке из выцветшей болоньи.

Оглашая окрестности неприятным каркающим голосом, она пыталась покрепче уцепиться за чиновника, а тот брезгливо отпихивал старуху локтем.

Любопытства ради, Витька приоткрыл дверцу машины, наблюдая за неравной борьбой двух поколений. Чиновник таки отцепился от старухи и устремился к служебной машине, которая стояла уже на парах.

Старуха бросилась следом, но споткнулась на крутой ступеньке, и гулко хлопнулась прямо на влажную землю.

Витька тряхнул головой, сожалея об увиденном. Он нерешительно поерзал на сиденье, надеясь, что кто-то поможет ей подняться. Но все спешили по своим делам, зажав в руках папки с документами, в которых хранились их дачи, сады, огороды, хозяйственные постройки…

— Держитесь за руку! – сказал он, наклоняясь над древним телом.

Жуткий запах человеческой грязи так шибанул в нос, что на секунду Витька замер, и чуть не отпрянул назад. Но пересилил себя, крепко взял старуху за подмышки и поднял на ноги.

Она шумно дышала, из черного морщинистого носа капала кровь.

— Гад! Гадина! – мычала она, пуская слюни. – Не уеду никуда, хоть бульдозером равняйте!

Видимо, она была одной из тех несчастных, чей дом или постройка попали в зону сноса, в соответствии с каким-нибудь очередным генеральным планом застройки или обустройства, или, может, переустройства.

Витька подал женщине платок, продолжая удерживать ее шаткое тело.

— Спасибо… – зашипела она беззубым ртом, промокнув платком окровавленный нос.

— Давайте я вас на скамейку усажу… – проговорил Витька, стараясь дышать в полсилы.

Проводив старуху, он вернулся в машину. Запах человеческого гнилья остался на руках, но вечно чистоплотный, он даже не обратил на это внимания. Витька вдруг опал, растаял от жалости к этой старухе, уже ступившей ногой на край могилы.

Он растерянно похлопал себя по карманам, достал бумажник и выковырял из него розовую пятитысячную купюру.

— Возьмите! – сказал он едва слышно, протягивая деньги старухе.

Секунду-две та не реагировала, занятая своим разбитым носом. А Витька с удивлением заметил, что из-под заношенного платка отливают черным, без единой серебринки, волосы…

И тут, даже не глядя ему в глаза, старуха схватила протянутую купюру и спрятала его в замызганном кармане. Витька повернул было обратно, но она остановила его жестом руки.

— Рахмет, балам! – прошамкала она. И вдруг схватила за торс и поцеловала в живот, прямо в черный Витькин свитер.

…Витька бежал по парку, оставив за спиной двух студентов.

Один из них корчился на земле, пытаясь остановить фонтан крови, хлеставший из разорванной ладони. Второй суетливо рвал на части свою рубашку, чтобы забинтовать товарищу руку.

Витька остановился только в подъезде родного дома, когда стало невмоготу от дикого безостановочного бегства. Он задрал футболку, ожидая увидеть кровавую рану, но не обнаружил на животе даже царапинки.

Едва коснувшись Витькиного тела, бутылка рассыпалась на части, словно ударилась в бетонную стену…

© 2009 Рустам Ниязов