Картина мира, которую мы любовно выстраиваем у себя в голове, только на первый взгляд кажется основательной и незыблемой. Моя вон недавно чуть не сорвалась с петель и не рухнула на пол, и все из-за какого-то стула.
Представьте себе стул. Весь такой ладный, с интересным дизайном, высокой спинкой. Какой-то доброхот поставил его прямо на лестничной площадке, видимо, для частых перекуров. И сколько раз я не проходил мимо этого стула — никто его не так ни разу и не спиздил! Причем, до двери рукой подать, хватай и выноси — в наших южных широтах это даже кражей никто не назоветТак, просто забрал то, что плохо лежит. Но стул упорно стоял, день изо дня, в пяти метрах от открытых дверей. И чем чаще я проходил мимо этого пустующего стула, тем громче трещала моя картина мира. В которой четкими мазками была прописана банальная сентенция — всё, что плохо лежит, будет непременно спижженно important link. Бутерброд падает маслом вниз, в Астане находится полюс холода, а стул должен быть непременно спижжен — всё, точка.
Но стул продолжал стоять. И стоял до тех пор, пока однажды я не увидел его лежащим на боку. И лишь тогда открылась маленькая тайна этого девайса — у стула отсутствовала одна ножка. Возможно, это был заводской брак, или владелец чрезмерно увлекался пончиками, но одна ножка была вырвана с корнем.
И это все объясняло. Трехногий стул-инвалид был когда-то вынесен владельцем за пределы квартиры и аккуратно прислонен к стенке. И на нем даже можно было сносно сидеть, если не шибко раскачиваться. И каждый раз, когда очередной алматинский вор пытался ловко унести его с собой, он конфузился при виде заводского брака и аккуратно прислонял стул к стенке, возвращая статус-кво.
А какой-то дебил постоянно проходил мимо этого вороустойчивого стула и радовался тому, что в его картине мира появились первые прорехи и трещины. И что стул не воруют просто потому что не воруют.
Этим дебилом был я.